Хах. Даже не верится, что когда то это было правдой.
Рисунок человека, не умеющего рисовать.я сижу над тетрадью. Над толстой потрепанной тетрадью, в которой чудом держатся вместе листы. Магия какая-то что ли. Карандаш, толстый, три раза сломанный и отструганный ножом, пачкает и местами рвет бумагу. А сбоку лампа. Я не знаю, что в ней. Главное, что светит. Хозяин этой дыры дал мне ее, когда я чуть не пристрелил его. Вот она, сила пули.
Рисунок расплывается. Не знаю, может у меня двоится в глазах, может, это все же слезы. Я и рисовать то не умею, честное слово. Просто чиркаю карандашом по бумаге.
***
Карандаш рвет и пачкает бумагу. Оставляет после себя толстые, неопрятные линии, которые человек безуспешно пытается сделать тоньше.
Кривоватые лица, жесткие штрихи и грубые очертания. Люди. Пушистый хвост тигра и рядом, покрытый чешуей хвост русалки, которая сидит на спине кошки. Сонный и вечно недовольный человек, прислонившийся к мачте. Девушка в шляпе, улыбающаяся и раскинувшая руки, словно пытаясь обнять всех. Два ребенка. Девочки. Одна с мольбертом, другая с какими-то пробирками. Отмахивающийся от чайки, сидящей на голове, кто-то со скальпелем. Ехидно улыбающаяся мадам с блокнотом, чей взгляд направлен куда-то в сторону мужчины у мачты. Девушка со сковородкой, выглядывающая из-за чьей-то шляпы.
Он пытается нарисовать еще двоих. Карандаш ломается под яростным напором и летит в стену. На листе бумаги остается неряшливый кривой штрих, перечеркивающий всех.
***
Тихо потрескивая горит лампа. В углу скривился сломанный стул, недавно прилетевший от того, кто сидел за столом. В коридоре раздаются торопливые шаги. Едва они стихают, кто-то стучится в дверь.
- Господин можно?
- Нельзя! - Рявкает он. - Я занят, прочь пошел!
- Ах ты мне грубить еще будешь!
Ши выхватывает револьвер и стреляет в дверь. В деревяшке остается аккуратная дыра от пули. Тихо падает тело.
Он с нежностью смотрит на рисунок. Прикасается к каждому лицу, вспоминает их. В голове роятся слова и воспоминания. Таверна, драка. Тогда он был совсем другой. И не в том плане, что у него исчезла грудь. Нет. Он был совсем другой. Сорвиголова без дома и семьи, покидающий все команды без причины и объяснений.
***
Я бегу по улицам. Убийство в забегаловке не прошло незамеченным. Как жаль тратить патроны, ведь они когда-то... А, черт возьми! На ходу достаю свое излюбленное оружие и отстреливаюсь. Хорошо, что их только трое. Всего три пули. Всего три...
Сломя голову несусь к пристани. Смешно. Это тот самый город. Я даже не помню, как здесь оказался. Все равно надо уходить. Не оставят меня в покое.
А вот и пристань. Вот и та самая таверна. Ха, они так и не ставили стекло, окно до сих пор просто заколочено. Немудрено, времени мало прошло...
***
Спрятавшись за бочками и веревками в полной темноте сидит человек. Сидит под окошком, чтобы рассмотреть то, что изображено на помятой бумаге у него в руке. Капли воды попали на рисунок и размыли его в паре мест. Но лица все так же разборчивы.
- Наверное, их... наш художник убила бы меня за такую мазню...
Ши нежно улыбается и проводит пальцем по девушке с мольбертом.
Все они, как живые. Улыбаются, здесь, рядом.
Он достает откуда-то из карманов карандаш. Точно такой же, какой оставил в комнате, когда убегал.
Дорисовывает еще одно лицо. Высокий человек. Улыбается. Даже на его неряшливом рисунке понятно, что человек привык к тяжелой работе.
Еще пара штрихов. Рука дрогнула. Девушка. В легком платье, с неизвестно откуда взявшимся на корабле букетом цветов. Темные волосы распущены неаккуратными линиями. Тоже улыбается.
Как и все.
***
Как жаль, что я не умею рисовать. Тогда я бы оставил себе от них память. На бумаге. Или им обо мне. Вместо этого я сижу в трюме непонятно куда плывущего корабля.
***
Рисунок в руках дрожит. Дрожат люди. Карандаш размывается еще в паре мест. Канонир, отвернувшись к стенке, глотает слезы. Чтобы никто не видел и не слышал. Неужели этот бессильно плачущий человек в углу когда-то был тем, кого боялась толпа народу? Непревзойденный стрелок из "а-это-что-а-главное-чтобы-стреляло". Тот самый "Псих" Шизоли. Сидит и глотает слезы, прижав к груди рисунок людей, которых он бросил.
Ши складывает рисунок и бережно прячет его в карман рубашки.
***
Осталось восемь. Восемь патронов. Не буду. Я не буду их использовать. А у меня было их много. это они мне их купили. Это они подарили мне револьверы. Это они приняли меня.
***
Он бьется головой об угол в трюме. По лицу стекает тонкая струйка крови, смешиваясь со слезами.
В кармане у сердца бережно сложен рисунок.
Небрежный рисунок команды Белого Дурмана. Небрежный рисунок его накама. Рисунок его семьи.
Ши что-то бессвязно шепчет себе под нос. Пытается успокоиться. В горле ком рыданий, которых быть не должно. Хочет, но не может ничего сказать.
В револьверах восемь патронов. Один он потратит на себя.
@темы:
NAKAMA,
он просто пытался протащить якорную цепь сквозь ушко иголки,
How to be maknae,
writing